Эвглена!
Ее трудно было узнать: быть покойницей этой женщине явно не шло. Как странно… Хоть бы что во мне шевельнулось, все-таки столько дерьма нас связывало, столько незримых нитей, одна из которых любовь, будь она неладна!.. Пустота. Закончились девять месяцев бреда, именуемые браком, вот и все чувства. Покойся с миром, тварь моя ненаглядная.
Однако забавно: пускать мамашу на «игрушки» дочь не захотела.
— А что с дедом? — спросила Елена.
— С дедом-людоедом? Что ему и положено, жарится на противне.
— Как — жарится?! — она откровенно испугалась. — НА ПРОТИВНЕ?!
Похоже, вообразила себе что-то этакое, от чего вдруг ее холодный пот прошиб. А мне смешно стало: еле сдержался.
— На том же самом противне, на который и твоя мать попала. Думаю, они там с Крамским рядышком лежат, корочкой покрываются. Грехи — вместо панировочных сухарей. И мы с тобой когда-нибудь туда ляжем, не переживай.
Я острил, но ей почему-то не стало веселей. Да и мое веселье было нервное, опасное, истеричное. Свобода была так близка…
— У кого второй ствол? — спросил я у нее.
— У Вадима, — послушно ответила Елена, косясь на нож.
— Где Вадим?
— В студии наверху.
— В доме еще есть оружие?
— У матери в сейфе.
— В прихожей кто-нибудь дежурит?
— Какой-то друг Вадима.
— Один, что ли?
— Один.
— Какое у него оружие?
— Никакого.
— Почему?
— Зачем, он же не охранник, просто клиентов встречает.
— И какие клиенты на подходе?
— Ну… Кретин, который головы покупает. Там для него контейнеры приготовлены. Потом — Алексей Алексеевич, это клиент из новых…
— Ладно, постараюсь с ними не встретиться. А вам-то с Вадимом зачем эти штуковины? — кивнул я на пистолет под ногами.
— Не знаю… У кого-то же должно быть.
Детский сад, подумал я. И она всерьез считает, что хоть в чем-то превосходит мать? Правильно я ей говорил — кукла ты на ниточках…
— Отлично. Где ключи?
Она вынула из кармана увесистую связку.
— Показывай, где от подвала. (Показала. ) От второго этажа? (Показала. ) От черного хода тоже есть? (Есть. ) А это от чего?
— От сейфа в будуаре.
— Просто супер! Бросай их на пол. (Бросила. ) Теперь лезь в подвал.
— Как?!
— Змеей. Ложись на пол и ползи.
— Я не пролезу!
— Трупы пролезают, а ты нет? Могу тебя просунуть в виде трупа. Следом за мамочкой. Ну!
Девчонку трясло, но больше она не спорила, и через минуту, потеряв по пути тапки, скрылась в норке. Я закрыл за ней дверцу. Клетка захлопнулась. И я вдруг понял, как близко спасение, и я почувствовал, как к горлу подступает комок, потому что большего счастья в моей жизни еще не было, и радужные пятна обступили меня, сливаясь в танцующие фигуры… и тогда я, рванув на себе рубашку, сделал на груди длинный надрез…
Боль отрезвила. Вид собственной крови возвратил ненависть.
Бой не был закончен, так что рано сопливиться. Сколько крутых парней сгорело в шаге от заветной двери, победно вскинув руки! Я не крутой и потому воздержусь от лишних жестов…
Пристроил ампутационный нож обратно за резинку штанов, придирчиво проверив, не провалится ли. Затем подобрал ключи, пистолет, рассовал трофеи по карманам.
— Жил я, наверное, плохо, — произнес Стрептоцид. — А может, хорошо, мне потом объяснят. Рассказывать о себе трудно, поскольку придется повторяться и повторяться…
Говорил он тихо, медленно, однако вполне отчетливо. Он изо всех сил зажимал рану в груди собственной майкой, вытащенной из брюк и собранной в плотный ком. Неплохо держался парень, я его недооценил.
— Борису Борисовичу о себе расскажешь.
— Ленкиному гувернеру? Мне его жалко. Правда.
— С чего вдруг?
— А мне жалко всех умных людей, кто не подлец, даже если я не согласен с их точкой зрения на те или иные вопросы медицины. Ум — это сомнительное счастье. К уму нужна еще и подлость, чтобы добиться так называемого успеха… Лично вам я вроде бы плохого не сделал. Пока, во всяком случае.
— Пока да, — согласился я.
— Тогда, возможно, вас не затруднит вызвать «скорую», как только вы окажетесь в безопасности. Мне надо в больницу… в настоящую…
— Ничего не обещаю, — сказал я и начал восхождение по ступенькам лестницы.
Он бормотал мне вслед:
— А то с жизненными перспективами — жопа… Я, как будущий врач, это понимаю… Может, еще не полная, но одна ягодица уже вынырнула из драных штанов… А если серьезно — нет, так нет, господин Саврасов. У каждого из нас своя жопа… У одного грязная, у другого почище…
Первый этаж. Холл, дневной свет, часы на стене.
Часы…
Опять мне вспомнился сон, накрой его тьма египетская. Забыть, забыть поскорей, как я жрал тушенку; выкинуть из мозгов вкусовые ощущения, которые, к счастью, сам же и придумал… За окнами — утро. Хорошее время начинать новую жизнь.
Некоторое время я стоял возле лестницы, обдумывая, что делать дальше. Был очень заманчивый вариант: пересечь пустую гостиную, выйти в боковой коридор, открыть дверь черного хода — и все.
И ВСЕ!!!
Конец бреду…
А потом? Ну, сбегу я через заднюю дверь — без документов, без одежды, без денег. Без сил… Нужно вернуть хотя бы документы, иначе внешний мир и вправду прожует меня и выплюнет — я ничуть не преувеличивал, когда спорил сам с собой в давешнем кошмаре. Хотя бы документы. Они в сейфе у Эвглены, в будуаре. На втором этаже… Там, где Балакирев. А выход из дома (здесь, на первом) сторожил кто-то из его приятелей. Спрашивается, можно ли подниматься наверх, оставляя в тылу неизвестно кого? Исключено.