Как закалялась жесть - Страница 43

О чем говорил за ужином Борис Борисович, было не вполне ясно. Да это никого и не интересовало.

Наличие четвертой тарелки было забыто. Упокоившаяся душа Тамары, рабы Божьей, не потревожена была ни единым поминанием.

49.

— От меня жена ушла, — объяснил он. — Кто-то подбросил ей эти чертовы фотографии… Извини, но я, боюсь, не смогу с тобой сегодня полноценно заниматься.

Борис Борисович невидящим взглядом изучал анатомический атлас над столом.

Он впервые назвал ученицу на «ты».

— Что за фотографии?

— Ну, там где я…

— Со мной? — спросила Елена. — У нас же ничего особенного не было. Лапал — это да, поцелуйчики себе позволял… и все, кажись.

— С тобой — тоже подбросили…

«Тоже»? Елена удивилась. Фотки, где они в разных видах целуются взасос, а руки Бориса шарят в разных укромных местах, сделала и послала, разумеется, она сама. Сделала давно, а послала не далее как вчера. Проверочку решила учинить, сымпровизировала. Но, получается, был и какой-то другой компромат?

— Вон оттуда снимали, — показал гувернер. — Не вскакивай, я уже проверил — камеру изъяли… Главное — зачем? Зачем? Что за тварь завелась у вас в доме…

— У нас в доме много чего странного творится.

— Квартиру я пока жене оставил. Поживу здесь… а дальше видно будет…

— Это ж твоя квартира! — возмутилась Елена. — Вернее, моей матери.

— Я и говорю — пока…

Она прекрасно знала его обстоятельства. Ситуация была такова: провинциал из далекого Саратова приехал когда-то покорять Москву, поступил в медицинский, закончил с отличием, поступил в аспирантуру, женился на такой же провинциалке… Эвглена Теодоровна купила аспиранту квартирку неподалеку, — там они с молодой женой теперь и проживали. А до того — ютились в общаге, о чем Борис Борисович очень не любил вспоминать. Квартира, согласно уговору, окончательно ему бы отошла, когда Елена закончила школу и поступила бы в медицинский.

— Все — к чертям…

Он обхватил голову руками и коротко застонал…

* * *

Елена с любопытством разглядывала его руки.

У Борьки были короткие толстые пальцы и короткие, но ухоженные ногти.

Ногти — это крайне важно, это едва ли не первый показатель светскости. Или, наоборот, несветскости. Нормальному человеку трудно представить, насколько влияет на репутацию то, с какими руками ты приходишь в общество. Руки должны быть холеными, причем, чтобы достичь требуемой степени холености, нужно потратить не меньше года. Проблема именно в ногтях — как за ними не ухаживай, нельзя за короткое время сделать им форму… А пальцы, в идеале, должны быть тонкими и длинными. Если пальцы короткие — это минус человеку…

Борис Борисович появился в жизни Елены чуть больше года назад. Аспирант с короткими пальцами. Как же он старался соответствовать стандартам! Ему ведь приходилось бывать с ученицей в таких местах, куда его раньше пустили бы разве что в составе бригады «скорой помощи». И за год он достиг поразительных результатов — речь опять же о ногтях, конечно… За все надо платить, Боренька, подумала Елена. Хочешь заполучить принцессу — сделай последний шаг и стань мерзавцем. Жену надо было бросить еще прошлым летом. Так-то.

Тяжело ему, сердешному. Притворяться всегда тяжело. Он ведь простой мужик, Борька, без этой манерности, которую ему навязывает мать. Какой из него, к свиньям, светский лев? Полные губы. Вообще — крупный мужчина, склонный к полноте, хоть и держит форму. Сахарный… И с постоянным внутренним конфликтом.

Столько сил угробил на то, чтобы врасти в новую жизнь, и вдруг — конфуз.

«Все — к чертям…»

Про пальцы да про светскость, собственно, он и рассказал Елене. А еще вот про что. Оказывается, если указательный палец длиннее безымянного, значит, перед нами человек, направленный на решение реальных проблем, то есть прагматик. Таков Борис Борисович — именно такое у него соотношение длин пальцев. Им управляет либо выгода, либо страх (Елена это просекла давным-давно). Если же безымянный палец длиннее указательного, то человек — романтик, и духовная жизнь для него гораздо важнее мирской. Таков, как ни странно, Саврасов… и сама Елена, кстати…

* * *

— Хочешь, приходи ко мне ночью, — невинно предложила она.

Он зашевелился, посмотрел на нее. Вышел из ступора, мущщина.

— Я понимаю, ты насмехаешься… впрочем, если нет — спасибо. Но…

— Что — но? Трусишь?

— Твоя мать — страшная женщина.

— Я не лучше. Видал, как я дерусь?

— Это с карандашами вместо китайских палочек?

— Я неплохо и скальпелем владею… Кстати, при чем здесь моя мамаша? — спохватилась Елена.

Он смолчал. И тут наконец она доперла.

«Другие фотографии»…

— Ты что, с этой амебой трахался?

Он отвернулся.

— И кто-то вас щелкнул? А потом послал фотки твоей жене? — Она захохотала. — Ну, мать! Ну, просто ни одного пениса не пропустит!

— Да всего один раз, когда нанимала… и еще разок чуть позже… Нет, Эва Теодоровна не могла это сделать, — тихо сказал Борис Борисович. — Зачем ей? Не понимаю…

Он сидел за учебным столом, нервно сцепляя и расцепляя руки. Его ученица вольно раскинулась на диванчике.

— Мне бы твои загадки. Иди лучше ко мне, учитель. А то скушно.

Он не сдвинулся с места.

— Тогда рассказывай, как ты мою мать ублажал. Валяй, валяй! Мне нужны все подробности…

50.

Два часа — это, конечно, не четыре, но тоже нехорошее время.

Повар Сергей Лю проснулся в два ночи. Секунду он смотрел на светящийся циферблат часов, сбрасывая с себя лохмотья сна…