Как закалялась жесть - Страница 29

— В комнате очень душно, Виктор Антоныч. Я вся горю. Я открываю окно и обмахиваю себя подолом ночнушки. Ложусь обратно и обнимаю сильного плюшевого самца ногами. Его морда утыкается мне точно в промежность…

Неживой выслушал до конца, не перебивая. Когда она выдохлась, сказал:

— Про мобильник вместо вибратора — хорошо придумано. Хотя, ясно, что ты никогда вибраторами не пользовалась. Пока, во всяком случае. Можешь затворить окно, подруга. И еще — не поленись, встань и закрой дверь на ключ.

— Зачем? — с трудом переключилась Елена.

— Я повторяю — встань, закройся на ключ. Боюсь, ночи в вашем доме становятся серьезным делом. Беда пришла, бабы дорогие.

— Да ну вас! — она наконец разозлилась. — Не надоело развлекаться?

— Ты против того, чтобы я звонил?

Сказано так, что Елена не смеет дерзить в ответ. Бывают ситуации, когда вдруг понимаешь — одно неловкое слово, и ты в опасности.

— А позвонил я, потому что почувствовал: надо позвонить. Я доверяю своим чувствам, дочка. Собственно, это единственное, чему я доверяю. Разве ТЫ не чувствуешь, что теперь тебе всегда, когда ложишься спать, придется закрываться на ключ?

Она чувствовала. Не совсем то, что сказал Виктор Антоныч, — нет, это был не страх, но… очень близко. Последние ночи Елена спала тревожно и, тем более, тревожно бодрствовала. И еще — она тоже доверяла своим чувствам.

— С какой стати я должна вам верить?

— Я слышал, у вас прошлой ночью труп завелся. А с утреца исчез куда-то. Так что настоятельно советую мне верить.

Она впилась зубами в мобильник. Только бы не ляпнуть что-нибудь… только бы не ляпнуть сдуру… пластмасса хрустнула… но где он мог это слышать ? Про убийство не знает никто. Никто — кроме них с матерью, кроме тети Томы да уродов в палате, которые со Второго этажа никуда не выходят и уже не выйдут…

— Что там за звуки? — остро заинтересовался Неживой. — Трубку со злости ломаешь?

— Наверное, помехи на линии. Вы про труп что, пошутили?

— Какие шутки! — сказал он. — Мне приснился вещий сон. А мои вещие сны всегда сбываются… дочка.

Пластмассовый корпус не выдержал-таки, развалился.

35.

Пока Эвглена выпаривает кетамин, я решаю спросить:

— Заказы, о которых говорил твой Неживой — их правда так много?

— Виктор Антонович пока не оставил заказов.

— Не оставил? Ты отрезала у этого гитариста обе руки, обе сразу! Обычно ты все-таки с ног начинаешь.

— А-а… это для вчерашнего клиента. Дня не прошло, ему опять понадобились пальцы. Как можно больше пальцев. Они сказали, вчерашняя порция вся ушла — с восторгом, с ритуальными плясками…

Я непроизвольно убираю с глаз долой свою единственную руку. На ней — целых пять пальцев. Я содрогаюсь, мысленно и телесно. Это не остается без внимания:

— Тебе холодно, мой сладкий?

— Эвочка, ну ты же понимаешь, о чем я спрашиваю. Вдруг эта наша ночь последняя?

— Материала пока хватает, — произносит она, задумчиво наблюдая за огоньком зажигалки. — Два «аккорда», и закрыли заказы. Так что не беспокойся…

Эвглена выпаривает «дурь», как чмо из подвала — на ложке. При помощи зажигалки. Эстетика дна и грязи. Кетамин пузырится, ложка вся уже в копоти. Это и есть та награда, которую Эвглена мне посулила — несколько минут космического кайфа.

Вообще-то кетаминовый наркоз — варварство и обман; не зря он применяется больше к животным, чем к людям. Во-первых, привыкаешь быстро, во-вторых, диссоциация сознания, которую вызывает этот препарат, вовсе не отключает боль. Когда Эвглена оперировала меня, она использовала более солидные средства — берегла мои рецепторы. Но совершенно другое дело — как сейчас…

На дне ложки остается белый порошок. Ждем, пока железо остынет. Это круче, чем ЛСД. Я знаю, я сам и научил мою супругу нехитрому фокусу с кипячением кетамина.

— Позволь, — говорит она, макает палец в порошок и щедро промазывает мне ноздри.

Затем — себе.

Ложится рядом.

Глаза закрыты.

Ждем.

— С Ленкой что-то происходит, — успевает сказать Эвглена. — Ей нужен если не отец, то хотя бы отчим. Мужчина, которого она уважает. Она тебя почему-то уважает, Саврасов, даже непонятно, почему. Помоги мне, и тебя ждет долгая, счастливая жизнь.

— Ты сделала предложение, от которого нельзя отказаться…

А вот и «приход».

Валюсь в сияющую бездну. Этот момент стоит того, чтобы родиться и умереть! Озираюсь в изумлении: цвета яркие, как в рекламе. Палата, в которой я медленно подыхаю, сворачивается до размеров бусины — ее нет. Фальшивка, ложь, сон. Все мои конечности целы! Прорастаю. Вокруг — вселенная, мой настоящий мир. Взлетаю. Лечу.

«Как красиво…», — слышу восторженный голос Эвглены. Она летит рядом, она всегда рядом. Мы — в ее будуаре. Я лежу, маленький и счастливый, а сгусток сексуальной энергии, разорвав джинсы, фантастической колонной уходит в небо…

КОМУ И ЗАЧЕМ ОТДАЛИ МОИ НОГИ?

…Размеры женщины не влезают в сознание. «Я сверху!» — командует она и, раскорячившись, вставляет мою колонну в себя. Если у тебя есть опыт и воля, ты можешь управлять вселенной. Я вырастаю до неба — и пусть крошечная тряпочная кукла беснуется где-то там, внизу. Слышу, как она смеется…

«…Когда-то мы с моими родителями были, ты не поверишь, бедными, как церковные мыши. А он мне — возьми свое. Возьми и продай. Я взяла и продала, а все вокруг удивлялись — откуда у сироты вдруг столько денег? Нет, такой богатой, как сейчас, я тогда еще не стала. Он был мне первым мужем, но ведь он, между нами, просто псих…»